Кто-то говорит – на войне не место чувствам, не место теплу и хоть какому-то свету. Война – нечто темное, неприглядное совершенно. Чушь; чушь, которую несут те, кто о войне лишь слышал.
Это жизнь – поганая, на самом деле, и правда полная грязи, боли и нередко безнадеги. Но ведь… жизнь, верно? Нельзя отрешиться от нее на месяцы или годы, просто спрятав самого себя подальше, нельзя забыть, кто ты, перевоплотиться на время в кого-то другого. Будь это возможно – Джеймс был бы счастлив, наверное. Но… нет. Единственный вариант – к новой жизни привыкнуть, приспособиться и, чтобы сохранить хоть частичку себя, найти нечто светлое, ради чего стоит идти вперед.
Сержант Барнс нашел – после того, как решил, будто ничерта уже как прежде не будет. Он успел попрощаться с жизнью – появился Стив, вытащил из маленького личного ада, выдернул буквально из агонии; успел мысленно некролог выписать улыбчивому парню из Бруклина, вдруг превратившемуся в тень самого себя, незаметную рядом с новоявленным национальным героем, - самая лучшая, самая прекрасная, казалось тогда, из девушек улыбнулась вдруг, потянулась, доверилась. Сказки о любви с первого взгляда почти показались правдой тогда; никто, правда, не обещал, что любовь будет вечной.
Она не писала, когда, сержант уехал на южное побережье – ни одной чертовой весточки, несмотря на все слова обещаний и едва ли не осязаемую искренность. Кто там что говорил о боли, испытываемой, пока сыворотка, мешаясь с кровью, пыталась прижиться в организме? Барнс бы сравнил те ощущения с тем, что на душе творилось полгода разлуки; не вслух, не для всех, даже не для Стива – так, маленькая галочка в сознании, сигнал; мол, ты, парень, не такой уж и циник, каким считал себя. Переоценил ты собственное легкомыслие, похоже, Барнс.
Солнце взошло снова в штабе – вместе с появившейся вновь в жизни Жаклин. Взошло, несмотря на то, что полковник давил, давая сомнительные задания, несмотря на понимание того, что с ним самим сделал Зола на самом деле и что Барнс сделал с девушкой, которую так искренне любил – впервые в чертовой жизни, - просто желая спасти. Со всем можно жить – он верил в это, глупо немного и наивно, наверное, но верил. Все можно вместе преодолеть, перетерпеть, в конце концов; пока война не закончится. Она обязана была закончиться – Джеймс уверен был; и вот тогда-то можно будет быть счастливым целиком и полностью, а не урывками и короткими часами, пока никто не видит.
Вместе и до конца? Как-то так.
Стоило помнить только, что «вместе и до конца» - это из области сказок, а не реальной жизни. Стоило помнить и не теряться в дурацкой эйфории слепой веры в кого-то, Барнс; не было бы так больно после.
* * *
- Вы с ней не срослись еще, сержант? – насмешливый женский голос заставляет подскочить почти на стуле и едва не выронить винтовку из рук. Барнс вскидывается весь, крепче пальцы на дуле оружия сжимая и ловя выскользнувший-таки из рук шомпол, выдыхает с облегчением – всего-то агент Картер, ради бога, сержант, когда ты успел параноиком стать?
Шомпол и винтовка на стол ложатся аккуратно прежде, чем Джеймс поднимается и кивает запоздало, на ходу от оружейной смазки вытирая руки.
- Никак нет, - тянет он насмешливо, одергивая закатанные рукава. – Всего-то рядовая чистка.
- Раза в два чаще, чем положено. Трогательная забота, - Пегги улыбается снисходительно – и как выходит только, глядя снизу вверх? – Надеюсь, винтовка подождет. У полковника есть кое-какие вопросы… - она замолкает, брови только изгибает многозначительно – на миг всего, но Баки замечает, понимает прекрасно, - …на счет одного дела. Зайдите к нему через полчаса, как совещание закончится.
Барнс вопросов не задает – и так знает, по каким таким вопросам Филлипс с ним заговаривает. Значит – скоро винтовка пригодится снова; это не напрягает уже – только усталость какую-то будит; Джеймс ее отгоняет поспешно – не время.
- Так точно, - отзывается дежурно. – Зайду.
Пегги кивает, смотрит пристально – неужели тот миг заминки заметила? Да к черту; не настолько сержант открыт, чтобы могла. Он улыбается-скалится привычно, как ни в чем не бывало, и у Картер черты лица как-то незримо смягчаются, алые губы улыбка трогает.
Маргарет Картер красивая, яркая – объективно. Маргарет Картер – та, в кого Стив влюблен; Баки не дурак – видит, что вполне взаимно. Он искренне рад, правда, что сопляку везет наконец-то, и вполне мирится с тем, что собственное мнение на сей счет – о том, что эта англичанка… не та, не лучший выбор, что Стив однажды о нее зубы сломает – лучше засунуть поглубже и помалкивать. Роджерс не ребенок; сам разберется – как-нибудь.
- Опоздать к полковнику не хотите? – Пегги насмешливый взгляд через плечо бросает, когда Барнс идет за ней наверх; знает ведь, что ничерта он не к полковнику спешит. Все знают – кто не слепой, - но не все вот так вот откровенно улыбаются, намекая и подкалывая.
Это не очень-то приятно, если честно; Баки бы от Стива мог стерпеть и, может, еще от пары ребят из команды. От Пегги Картер… сцепив зубы. Примерно это он и делает, ответную улыбку выдавливая, заранее зная, что та выйдет не без доли яда.
- О да. Очень время ценю.
Картер хмыкает тихо и не оборачивается больше. Кого-то в штабе ищет – кого-кого, Стива, разумеется, - а Барнс только глаза незаметно закатывает, зная уже, на кого те полчаса, что выдались свободными, потратит, вперед уходит.
И хорошо, что стол Жаклин – рядовой Лоррейн, не забывай, сержант, - в почти невидном закутке, удачно очень. Прекрасно просто, на самом деле; черта-с два кто увидит, если Джеймс свои собственные правила немного нарушит и поцелует ее сейчас – так все раздражение уйдет за секунду, словно и не было. И правда – крайне удачно.
Но из-за стеллажа, закрывающего стол, слышится не только голос Жаклин; второй Баки знаком не меньше. Он замирает за углом, пусть и подслушивать – дерьмовая затея, не в его стиле совершенно; просто еще шаг сделать не может. У Джекки – его Джекки – голос тихий, мурлыкающий, чарующий, она таким только с Джеймсом говорит, когда получается наедине остаться и пока не станет совсем уж не до разговоров, вообще-то, ему ли не знать… Да только сейчас она говорит с его лучшим другом.
Стив это слышать не должен; видеть ее такой не должен. Внутри бурлит протест, наружу рвется, а тело пошевелиться не хочет; потому, наверное, что Барнс впервые в жизни трусит по-настоящему и не хочет видеть того, что последует. Отчего-то он уверен на все сто – обязательно последует.
Где-то на периферии, вне сознания, кажется, чертова голубая планета сжимается до размеров штаба, этого помещения, вдруг ставшего слишком душным – в тот момент, когда Барнс заставляет себя сделать один несчастный шаг и посмотреть прямо. Его Джекки и Стив Роджерс – лучший друг, единственный настоящий друг, - черт побери, целуются, его руки – на ее талии, и через секунду Жаклин, похоже, его обнимет…
…воздух кончается в тот момент, и сержант вспоминает, что людям – ради, черт возьми, разнообразия, надо дышать - когда полный возмущение женский голос прерывает весь этот театр абсудра:
- Капитан!
Пегги искренняя в своей возмущении, не скрывающая ничего. У нее негодование во взгляде, в позе, оно осязаемо почти – руку протяни и потрогай. И это негодование, наверное, близкое настолько, Барнса из оцепенения и выводит; он неосознанно приваливается плечом к стеллажу, перед собой смотрит прямо, но… пусто. Действительно – ничерта не видит; ни сочувствующего взгляда Картер, ни Стива и того, что там на его большом глупом лице написано.
- Мы вас ждем, Капитан, - в голосе Пегги сталь слышится так отчетливо, что Барнсу и самому стало бы страшновато – не будь сейчас плевать настолько. – Если Вы не изменили планы.
Где-то рядом Стив проскальзывает; как побитый щенок за этой Картер бежит – сознание злорадствует, подкидывая ассоциации. Джеймс улыбается бездумно – одними губами, потому что в глазах что-то между злостью и почти ощутимой физически обидой.
- Как давно… вот это? – он неопределенно взмахивает рукой – куда-то в направлении ушедшего Стива, за стеллаж заходит, даже сейчас не желая устраивать спектакль для всего штаба; а ближе предусмотрительно не подходит, руки в карманы прячет – понятия не имеет, на что в таком состоянии способен. Не хочет обидеть или боль причинить - несмотря на то, что Джекки то же сделать с ним не боялась. – И… что это вообще было, Жаклин? – слова больше на злое шипение походят; Барнс и о том, что имя девушки здесь не упоминать лучше, забывает.
Голубой шарик планеты на периферии сознания взрывается к черту, разлетаясь осколками, тут же больно впивающимися куда-то в душу. Определенно, «Гидра» с ее чертовой сывороткой ничегошеньки не знали о боли; как и он сам, похоже, до этого момента.
[AVA]http://funkyimg.com/i/2ngE6.gif[/AVA]
